Петр Севастьянович всю жизнь работал с документами. Когда он еще работал в советском бюро, его задача была анализировать чужие документы. Потом, когда он стал более опытным, ему позволили самому готовить кое-какие рядовые документы. Шли годы, Петр Севастьянович рос сам над собой: он обретал все новые компетенции, и к началу 2000-х уже руководил отделом экспертной документации. Теперь он как главный специалист занимался только самыми сложными материалами.
Однажды он сидел в своем кабинете, погруженный в перечитывание только что законченного документа, объем которого был сильно больше 1000 страниц, и вдруг ощутил глубокое несчастье. С чего бы это вдруг? Он ведь достиг вершины — никому кроме него не могут поручить составление такого замысловатого и длинного текста! Но горе Петра Севастьяновича и заключалось как раз в том, что, скорее всего, никто и никогда не прочтет этот его документ, потом что он стал таким виртуозом, что ни один человек на земле уже не способен постичь его мастерство. Никто уже просто не способен прочитать документы такой длины.
Расстроился Петр Севастьянович не на шутку, грустил какое-то время, и вдруг пришла ему в голову шальная мысль: дай, думает, запишу где-нибудь во второй половине документа матершиное слово, так и проверю, прочтет ли кто-нибудь мой труд или нет. Недолго думая, вписал Петр Севастьянович самое скверное ругательное слово, какое только вспомнил, посреди строчки невпопад на 673 странице. Вписал и тут же отнес документ в канцелярию — чтобы случайно не передумать и не исправить. Весь остаток дня он проходил довольный собой.
Но вечером по возвращению домой у Петра Севастьяновича заскребли на душе кошки. Ему стало казаться, что он допустил самую страшную ошибку в своей жизни. Поставил крест на своем имени, авторитете, всей карьере! Всю ночь не спал Петр Севастьянович, ждал звонка из канцелярии, которая бы его отчитала за такое безрассудство. Но телефон молчал всю ночь.
Тем не менее на утро Петр Севастьянович почувствовал себя очень больным: температура, головная боль, слабость. Пришлось даже позвонить на работу секретарше и сказать, что он уходит на больничный. Но, конечно, он боялся пропустить карательный звонок, поэтому предупредил, что если будут звонить “сверху”, то чтобы секретарша перевела его звонок на домашний номер.
Неделю Петр Севастьянович провел дома в крайне тяжелом состоянии. Никогда в жизни он так не болел — почти все время был в бессознательном бреду и обливался холодным потом. Он почти не выпускал из рук телефона, так и спал с ним в обнимку, раз в несколько часов хватаясь за молчащую трубку и невнятно бормоча в нее что-то.
Шли дни, а улучшений в здоровье Петра Севастьяновича не было. Пришедший через неделю врач отправил его в стационар, чтобы под присмотром специалистов Петр Севастьянович мог получать необходимые капельницы и пилюли. От местных лекарств и тщательного ухода через пару недель ему стало лучше. И только Петр Севастьянович пришел в себя, так сразу же попросил у дежурной медсестры разрешения позвонить. Он набрал номер своей секретарши, с которой не разговаривал уже почти месяц, и без лишних расспросов сразу же спросил, не звонили ли по поводу Документа.
- Не звонили, Петр Севастьянович. Но пришло уведомление из канцелярии, что он прошел проверку, результат отличный, материал пущен в работу. Не волнуйтесь, вы отлично справились!
Повесил трубку Петр Севастьянович и, грустно шаркая тапочками, побрел в свою палату. Там он лег в постель и тут же умер, обуреваемый порывом небывалой трансцендентной экзистенциальной тоски.
Апрель 2017